Кальвин - Страница 42

Тысячи маленьких протестантских Церквей расплодятся в Старом и Новом Свете. В Старом — будут сохнуть, каменеть, а в Новом — тлеть и пахнуть «тухлым яйцом». Если Кальвину и Лютеру, чтобы спастись в вечности, нужно будет пройти сквозь какой-то очистительный огонь:

Я был бы рад
В расплавленное броситься стекло,
Чтоб освежиться, — так был жар безмерен.
(Данте, «Чистилище»)

in un bogliente vetro
gittato mi sarei per
reinfrescarmi,
tant'era ivi lo incendio
sanza metro
(Dante, Purgat., XXVII, 49–51),

то, может быть, этим огнем будет для них огонь стыда за эти бесчисленные, как будто от них идущие, маленькие Церкви.

Главная ошибка во всем религиозном опыте Кальвина — то, что он вовсе не видит «противоположного согласия», concordia discors, ни двух Заветов, ни двух Лиц в Боге Триедином. «Антитринитарен», «противотроичен» Сервет только в созерцании, а Кальвин — в созерцании так же, как в действии.

«Вы слышали, что сказано древним… а Я говорю вам» (Матфей, 5:21–22). Этого «а Я говорю» Кальвин никогда не слышал. Вместо религиозной противоположности, у него только метафизическое противоречие двух Заветов.

«Все Евангелие есть только повторение того, что Моисей возвестил людям до Христа», — учит Кальвин. Это значит: Закон есть конец Христа.

«Жалки те, кто смеется над простотою верующих в мертвую букву, — учит Кальвин. — Дух Святой подчинен букве Писания. Не Духом судится Писание, а Писанием — Дух» (Се sont des misérables). Если так, то Закон Отца есть конец не только Сына, но и Духа; Один есть конец Трех.

Может быть, главное дело Кальвина — то, что он сам меньше всего сознает и меньше всего хочет, — доказательство от противного вечной жизни в обеих Церквах, Западной и Восточной; и, может быть, не случай, а «Предопределение» — то, что доказательство это было дано именно в ту роковую минуту, когда для всего христианского Запада решался вопрос: быть или не быть христианству? Чтобы в этом убедиться, стоит лишь вспомнить, что один из величайших святых Римской Церкви, как бы второе воплощение св. Франциска Ассизского, Винсент де Поль, — почти современник Кальвина (Saint-Vincent de Paul родился в 1576 году, двенадцать лет спустя после смерти Кальвина). Может быть, тоже не случай, а «Предопределение» — то, что вся жизнь и все дело св. Винсента — как бы ответ на всю жизнь и все дело Кальвина.

Однажды св. Винсент шел по многолюдной улице, глубоко задумавшись. Вдруг неизвестный ему человек, подойдя к нему, изо всей силы ударил его по лицу. Тогда, пав перед ним на колени, святой умолял простить его за то, что он чем-то обидел его, обидчика.

«Если только он явится в Женеву, и власть моя здесь будет хотя что-нибудь значить, то я его отсюда живым не выпущу», — пишет Кальвин о Сервете, и о другом, неизвестном «еретике»: «Я сделаю все, что могу, чтобы сжечь его на костре».

Стоит только сравнить этот огонь Кальвина с теми слезами св. Винсента, чтобы увидеть, какая из двух Церквей, протестантская или католическая, ближе к вечной правде и вечной жизни.

Только кора старого дуба мертва, а внутри он все еще жив: это видно по таким зеленеющим весенним листьям, как это явление вечной святости в Римской Церкви — св. Винсент.

Действию равно противодействие; как аукнется, так и откликнется. Лютер и Кальвин «аукнули» внешней Реформой, а Римская Церковь «откликнулась» Реформой внутренней.

Первый удар, Лютера, по Римской Церкви был недостаточен, чтобы разбудить ее от смертного сна, нужен был второй удар, Кальвина. «Я радуюсь тому, — говорит Лютер о Кальвине, — что Бог посылает нам таких людей, которые нанесут папству последний удар и кончат с Божьей помощью то, что я начал». Бедный Лютер, бедный Кальвин! Если бы знали они, что сделали для того, что считали «Царством Антихриста»!

От удара молнии, в землю начинает иногда бить из нее кипящий родник: молния Кальвина ударила в Римскую Церковь, и вдруг забил из нее родник новой жизни — новой святости.

«Кажется, обе Церкви (протестантская и католическая) правы и не правы, потому что в каждой из них — только половина истины», — учит Сервет. С этим мог бы согласиться и Паскаль — одно из величайших явлений христианства за последние четыре века. Павел, Августин, Лютер, Кальвин, Паскаль — вот путевые вехи, обозначающие шествие Духа в веках и народах, от Иисуса к нам.

Быть или не быть христианству? Этот вопрос поставлен в наши дни уже не только христианским Западом, но и Востоком — перед всем христианским человечеством. Быть или не быть христианству — значит быть или не быть не одной из двух разделенных Церквей, Восточной или Западной, а Единой Вселенской Церкви.

Римская Церковь, ладья Петрова, сплочена так крепко, потому что ей предстоит великое, всемирно-историческое плавание от Первого до Второго Пришествия. А Римское Первосвященство — главная в этой ладье железная скрепа — то, на чем вся она держится. Если вынуть ее, вся она развалится и пойдет ко дну. Но этого не может быть, потому что не может не исполниться обетование Господне:

...

Врата адовы не одолеют Ее (Матфей, 16:18).

«Все мы согрешили, воистину все!» — каялся, говоря о Лютере, один из Римских Первосвященников XVI века. Почему не мог бы так же покаяться и Римский Первосвященник XX или одного из грядущих веков? И если понял Сервет — еретик, что «в каждой из обеих Церквей — протестантской и католической — только половина истины», то почему не мог бы этого понять и правоверный католик? А стоит лишь это понять, чтобы совершилось единственно возможное спасение христианского человечества—Соединение Церквей. И когда оно совершится, то, может быть, вспомнят люди, как много для него, сам того не зная и не желая, сделал Кальвин.